"Причина заболевания не ясна, методы окончательного лечения не найдены. Аутист – как книга. Умная, глубокая, возможно, гениальная. Но закрытая. Чтобы подобрать ключик, надо хотя бы попытаться представить, что они чувствуют.
Им тяжело входить в социум, но это не значит, что они закрыты. Просто их сенсорный мир, мир чувств, необычайно тонок. Даже неяркий свет может до слез резать глаза, одежда – царапать кожу, а чужое вранье вызывать головную боль. Они чувствуют острее и не всегда могут с этим справиться. Ту энергию, которую обычный человек тратит на развитие, они тратят на защиту. Их в отличие от нас, не загнали в рамки социальных условностей, в это прокрустово ложе не всегда соответствующих морали правил.
Режиссер Дуня Смирнова, которая с другими людьми создает фонд помощи аутистам и их родителям, говорит: "Это - душа, которая не научилась врать, не научилась улыбаться человеку, который ей неприятен, не научилась скромно молчать, когда хочется вопить и кричать от боли или от радости и так далее - вот что такое аутист”.
В семьях, где рождаются аутисты, отцы часто оставляют и жену, и ребенка. У многих опускаются руки, кто-то смиряется. Но есть родители, которые переходят в другое измерение, как у Рея Бредбери. Так, у папы 12-летнего Алеши вся неделя расписана по дням: понедельник – совместная рыбалка, вторник – катание на лошадях, среда – обучение рисованию".
Отправлено: 10.06.14 10:04. Заголовок: "Есть в Интернет..
"Есть в Интернете знаменитый сайт аутиста Линдсея Викса. Он пытается рассказать обычным людям о внутреннем мире подобных ему. О дружбе Викс пишет, что не понимает ее значения. Он не знает, как это -- сходиться с людьми. Что должно измениться в его жизни с появлением друга и как точно определить, есть ли у него друг или нет. «Поэтому я не вижу в ней, дружбе, особого смысла», -- заключает он." http://www.ogoniok.com/archive/2001/4697/22-44-45/
Последний из рода А.П.Чехова умер на днях в 45 лет. У него была болезнь "человека дождя"
Отправлено: 26.11.14 11:19. Заголовок: Давайте вернемся к п..
"Давайте вернемся к парам, которые мы определили как находящиеся в шизофреническом взаимодействии, и попытаемся понять, каким образом симметрия остается скрытой.
Совместная жизнь подразумевает необходимость обучения тому, как жить вместе. Это «как» есть не что иное, как последовательность проб и ошибок, совершая которые двое научатся учиться, иначе говоря, найдут решение главной для них проблемы - как жить вместе. Однако каждый из этих двух воспитан на разных системах научения, ведущих к совершенно определенным выводам, составляющим часть его или ее вероятностного опыта. Эти решения неизбежно будут участвовать в процессе построения новой системы, влияя на него различными способами. Таким образом, мы можем сказать, что пробы и ошибки, которые входят в новую систему научения, не начинаются с нуля, а опираются на опыт предыдущей системы научения.
Наблюдения, сделанные нашей командой, особенно на материале терапии семей с детьми-психотиками, вклю-
Глава 3. Пара и семья в шизофреническом взаимодействии
45
чавшей также семьи бабушек и дедушек этих детей со стороны отца и матери, полностью подтвердили положение Боуэна, согласно которому «необходимо по крайней мере три поколения, чтобы произвести на свет шизофреника» (Bowen, 1960, р. 352). Уже в этих семьях бабушек и дедушек вопрос о том, как жить вместе, решается с характерной ригидностью и стереотипностью. Во втором поколении, то есть у молодой родительской пары, к дисфункциональным решениям, перешедшим к ним от первого поколения, добавляется новая важная дисфункция - нежелание подвергать себя опасности отвержения.
Каждый из партнеров вступил в отношения с огромным желанием получить одобрение, желанием тем более сильным, что оно было связано с хронической фрустрацией этой потребности. Фактически уже в первом поколении борьба за определение отношений, вполне естественная для людей, достигла той стадии, на которой родители ведут себя так, словно выражение одобрения является признаком слабости. Иными словами, подразумевается: если кто-то делает что-то хорошо, то он делает это исключительно ради получения одобрения или похвалы. В таком случае выражение одобрения или похвалы означало бы удовлетворение ожиданий другого и, тем самым, уступку, капитуляцию, переживание потери престижа и авторитета.
Чтобы поддерживать престиж и авторитет, необходимо отказать в одобрении, найти что-то для критики или насмешки: «Да, но ты мог бы сделать это лучше»; «Прекрасно, но в следующий раз...»
Что же происходит с обоими партнерами, когда на базе своих исходных контекстов научения они пытаются построить новый? Обоими владеет одно и то же желание, одно и то же напряжение. Каждому необходимо наконец-то суметь определить отношения и получить одобрение. Но кого же он выбрал себе компаньоном в этом предприятии? И вновь и вновь мы убеждаемся, что он выбрал «трудного» партнера, то есть такого, кто отягощен абсолютно теми же проблемами.
Объяснение этого феномена мы можем найти у Бейт-сона:
46
Часть вторая
«Проблемы подобного типа довольно часто встречаются в психиатрии и, возможно, могут быть поняты лишь на основе модели, согласно которой в определенных обстоятельствах дискомфорт организма вызывает положительную обратную связь, ведущую к усилению поведения, предшествовавшего дискомфорту. Такая положительная обратная связь позволяет удостовериться, что именно данное поведение было причиной дискомфорта, а также усилить дискомфорт до некоего порогового уровня, превышение которого может привести к качественным изменениям. Следует заметить, что возможность существования такого контура положительной обратной связи, вызывающего стремительное нарастание дискомфорта вплоть до достижения некоторой пороговой точки (быть может, находящейся по другую сторону смерти), не находит места в традиционных теориях научения. Однако стремление верифицировать неприятный опыт путем повторного его переживания ~ обычная человеческая черта. По-видимому, это именно то, что Фрейд называл инстинктом смерти» (Bateson 1972, р. 327-328; курсив наш. - Авт.).
Наш опыт показывает: описанный Бейтсоном дискомфорт является следствием того, что человек, который в процессе определения взаимоотношений пытается поднять себе цену, в результате обнаруживает, что он пал еще ниже, чем до этого. Следует пояснить, что мы имеем в виду вовсе не попытку контролировать других людей, а попытку контролировать взаимоотношения.
Человек нелегко воспринимает такого рода неудачи; он с болезненной навязчивостью будет стремиться вернуться на поле битвы, чтобы попытаться еще и еще раз что-то предпринять. Он даже с Богом ведет такую же битву, о чем мы узнаем из Первой Книги Бытия, где Адам и Ева спрашивают, почему они не должны есть фрукты с дерева. Не что иное, как спесь1, привела человека к изгнанию из рая взаимного сосуществования вместе с его
1 Здесь мы используем греческое слово hybris (от vfipiЈ), которое ближе по значению к слову спесь, чем к слову гордость.
Глава 3. Пара и семья в шизофреническом взаимодействии
47
Творцом, изначально его признавшим и с радостью принявшим.
В этом смысле спесь и есть та самая общечеловеческая черта, о которой говорит Бейтсон, - стремление рано или поздно «добиться успеха», пусть даже ценой смерти. Именно спесь, вдобавок гипертрофированная соответствующей исходной системой научения, побуждает каждого члена пары выбрать себе «трудного» партнера. И именно благодаря ей каждый из них хочет вновь бросать вызов судьбе и надеется на конечный успех.
Легко убедиться, что позиции двух партнеров во взаимоотношениях идентичны и симметричны. Каждый отчаянно стремится захватить право определять взаимоотношения*, и каждый снова и снова продолжает проверять свою позицию, таким образом постоянно подвергая себя риску поражения.
Однако спесь, эта гипертрофированная гордыня, гнездится в каждом из супругов и не может согласиться с поражением. Неудача (или даже просто возможность ее) оказывается совершенно невыносимой, она должна быть предотвращена любой ценой. Уход от конфликта сам по себе не решает проблему, в данном случае это равносильно признанию поражения. Борьба должна продолжаться, но без риска для противников. И они находят единственный выход - избегание какого-либо определения взаимоотношений. Каждый должен дисквалифицировать свое определение взаимоотношений прежде, чем другой получит шанс сделать это.
В гордости может присутствовать здоровое, полезное начало, тогда как спесь часто принимает форму заносчивости. Это предполагает определенное превосходство и надменность, симметричная напряженность разрастается до такой степени, что не отступает ни перед неопровержимыми фактами, ни даже перед лицом неминуемой смерти.
То есть «Я один решаю, кто на кого влияет. В одном случае мне выгодно, чтобы считалось, что я на тебя влияю, а ты на меня нет, в другом - наоборот. В любом случае твое слово не имеет никакого веса» {Примечание научного редактора).
48
Часть вторая
Так начинается великая игра*, так формируются ее тайные правила. Общение между двумя партнерами, взаимно пытающимися не раскрывать себя, приобретает все большую загадочность. Они учатся мастерски уклоняться от любых явных противостояний и становятся асами, сущими виртуозами парадокса, пользуясь сугубо человеческой способностью общаться на вербальном и невербальном уровнях одновременно, непринужденно перепархивая с общего на частное так, как если бы это были совершенно равноценные вещи. Расселовский парадокс становится для них естественной средой обитания.
Коммуникативные маневры, характерные для шизофренических трансакций, хорошо известны. Это частичная или полная дисквалификация сообщения, уход в сторону от основной проблемы; изменение предмета разговора, непоследовательность, амнезия и, наконец, в качестве высшего пилотажа - «неподтверждение».
Применяя термин неподтверждение, мы имеем в виду тип реакции одного из собеседников на определение, которое другой пытается дать самому себе. Эта реакция не является ни подтверждением, ни отрицанием. Скорее это нечто загадочное и неадекватное, утверждающее примерно следующее: «Я не замечаю тебя. Ты не здесь. Ты не существуешь».
Работая с семьями, мы обнаружили также другой метод неподтверждения, еще более убийственный и изощренный, когда сам автор сообщения квалифицирует себя как несуществующего, говоря примерно следующее: «Я на самом деле не здесь, я не существую для тебя».
Важность и частоту использования этого маневра мы начали понимать после того, как впервые выявили его на сеансе с семьей ребенка-психотика младшего подросткового возраста, когда он неожиданно заявил: «Я изо всех сил пытаюсь материализовать мою мать». Только в этот
Здесь понимание игры ближе к математической теории игр, чем к теории игр Э. Берна. Это просто повторяющиеся коммуникативные последовательности, подчиняющиеся определенным правилам. Подходящий аналог - игра в шахматы (Примечание научного редактора).
Глава 3. Пара и семья в шизофреническом взаимодействии
49
момент мы поняли смысл того странного впечатления, которое производила на нас мать: она ни в какой мере не включалась в ситуацию, витала где-то далеко, происхо-дяще вызывало у нее скуку. Она заражала нас этим состоянием, возбуждая чувства безнадежности и изнеможения, которые мы прежде привыкли связывать с «типом» семейного взаимодействия.
Каким образом можно войти в контакт с кем-то отсутствующим? И, с другой стороны, можем ли мы сами существовать в отношениях с кем-то, кто не существует? (Это как в том детском стишке про маленького человечка на лестнице2.) С тех пор мы стали довольно часто обращать внимание на этот маневр неподтверждения себя, приводящий к неподтверждению других, в семьях, вовлеченных в шизофреническое взаимодействие.
К тому времени, когда пара обращается за терапией, игра уже успела стабилизироваться, и терапевтам приходится иметь дело с симметрией, спрятанной за скоплением маневров, таких сложных и дезориентирующих, что партнеры могут выглядеть любящими и преданными друг другу, полными заботы о взаимном благополучии. Но как бы то ни было, с любовью или без нее, - ясно, что эти двое на самом деле неразделимы, и нам хочется спросить себя: «Что может объединять их при таких сложных взаимоотношениях?»
Исследователи семей с шизофреническими взаимоотношениями неоднократно констатировали, что родители в этих семьях хрупки и ранимы и цепляются за партнера в постоянном страхе быть покинутыми, но в то же время боясь и подлинной близости. Уже на собственном опыте мы убедились, что подобное представление, которое мы первоначально разделяли, серьезно препятствует нашей работе; мы считаем, что оно стало причиной ошибок, которые в ряде случаев уже нельзя было исправить.
На днях на лестнице
Я встретил человека, которого там не было. И вот сегодня его опять там не было. Послушайте, хотел бы я, чтобы он убрался.
50
Часть вторая
Следуя этому ошибочному представлению, мы принимали за «реальность» чувства, показываемые на сеансе. Когда мы видели члена семьи в довольном или подавленном настроении, мы делали вывод: «Он доволен» - или «Он подавлен, интересно, почему».
Мы также находились под влиянием лингвистической модели, согласно которой предикат, который мы связываем с субъектом, является неотъемлемым качеством этого субъекта, хотя на самом деле он является не более чем функцией их отношений. Например, если пациент выглядел печальным, мы делали вывод, что он печален, и далее пытались понять, почему он был печален, подталкивая и поощряя его рассказывать нам о своей печали.
Когда мы перешли от индивидуальной модели к системной, нам было трудно (и до сих пор трудно) освободить себя от подобной лингвистической обусловленности и на практике реализовать наше новое понимание коммуникативного процесса: видимое совершенно не обязательно совпадает с реальным.
Для того, чтобы вынести за скобки чувства, то есть интрапсихическую реальность, мы должны заставлять себя систематически ставить на место глагола быть глагол казаться. Таким образом, если синьор Бьянчи казался печальным во время сеанса, мы должны сделать над собой усилие и не думать, что он был печальным (это невозможно установить), и, следовательно, не интересоваться выяснением причины его печали.
Например, если синьора Росси во время горячего спора своего мужа с сыном выглядит скучающей и отсутствующей, то было бы ошибочно делать вывод, что она на самом деле скучает, а также обсуждать с ней и пытаться вскрыть причину этой скуки. Мы нашли более продуктивным просто молча наблюдать за тем, как ее поведение влияет на других членов группы, а также и на нас самих. Но и в этой позиции легко было сбиться на привычный тип наблюдения, обусловленный лингвистической моделью.
Этот шаг, элементарный в теории, но очень сложный на практике, явился первой эффективной терапевтической интервенцией в работе с «нешизофреническими семьями» и стал основным инструментом при терапии
Глава 3. Пара и семья в шизофреническом взаимодействии
51
семьи, вовлеченной в шизофреническое взаимодействие. Он потребовал от нас дальнейшего освобождения от лингвистически обусловленных автоматизмов мышления, которое выразилось в том, что мы ввели в наш групповой дискурс новый глагол демонстрировать вместо прежнего быть. Например, синьор Росси демонстрирует нам на сеансе скрытый эротический интерес к своей дочери.
На первых этапах нашей работы мы, встретившись с таким поведением, делали вывод: этот отец инцестуозно привязан к своей дочери. В результате мы принимались прояснять и выводить наружу это проблему, но достигали лишь усиления отрицания, дисквалификации и, в конечном счете, отказа семьи от терапии.
Эти ошибки и их поучительные уроки побудили нас начать действовать так, как если бы все поведение, все установки, наблюдаемые в семье, вовлеченной в шизофренические взаимодействия, являлись просто ходами, единственная цель которых - поддержание семейной игры, как если бы все в такой семье было сплошной демонстрацией, сплошным «псевдо».
Нам стало еще более понятно, почему использование глагола быть заставляло нас думать в соответствии с линейной моделью, произвольным образом расставлять акценты, разрешать неразрешимые в действительности коллизии, постулировать существование причинности и, как следствие, теряться в лабиринте бесконечных объяснений и гипотез.
Приведенный ниже фрагмент описания семейного сеанса иллюстрирует, как замена глагола быть на глагол демонстрировать позволяет прояснить семейную игру:
Отец, синьор Франчи, во время сеанса демонстрирует завуалированный эротический интерес к дочери, которая, со своей стороны, демонстрирует враждебность и презрение к нему. Синьора Франчи демонстрирует сильную ревность по отношению к мужу и дочери и в то же время сильную привязанность к другой своей дочери, которая, в свою очередь, не демонстрирует никаких признаков ответной реакции на эту любовь.
52
Часть вторая
Этот новый способ описания сути происходящего в системе был и до сих пор остается для нас основным приемом, который раскрывает семейную игру. Каждый из родителей угрожает другому ходом соперника, обычно члена группы3. Предполагаемые соперники, в свою очередь, выдвигают контрходы, существенные для игры, продолжение которой гарантируется двусмысленностью ситуации: они не могут быть ни союзниками, ни противниками, ни победителями, ни проигравшими - в противном случае игра закончится.
На самом деле, если бы дочь (идентифицированный пациент) выказала своему отцу ответную любовь вместо презрения и враждебности, альянс между ними был бы ясно определен. Демонстрация этого альянса заставила бы другую дочь открыто вступить в союз с матерью, выражая той ответную любовь и привязанность. В этом случае симметрия была бы открытой, а битва между двумя фракциями - объявленной. Однако для поддержания игры необходимо сохранение гомеостаза группы. Шизофреническая игра и гомеостаз - это, по сути дела, синонимы; в равной степени можно утверждать, что двусмысленность и хитрости существенны для поддержания status quo.
В этом месте мы должны спросить себя: какая реальная опасность угрожает семье, вовлеченной в шизофренические взаимодействия? Какой именно страх заставляет чле-
Феномен внутренних противников в группе, по-видимому, постоянно присутствует в такого рода семьях. Однако иногда могут привлекаться и внешние по отношению к группе противники. В этом случае мы обычно имеем дело с последним отчаянным шагом, который предпринимается с целью так напугать внутреннего противника, что он (она) не решится покинуть «поле боя». У нас есть ясный тому пример в случае с семьей, в которой отец, с одной стороны, угрожает своей жене через его нежную привязанность к дочери, и, с другой стороны, угрожает дочери, конфиденциально сообщая ей о своей сексуальной связи с другой женщиной. Внешний противник, в данном случае любовница отца (неважно - реальная или придуманная), вводится как действующий элемент в игру, чтобы не дать внутреннему противнику (дочери) прекратить игру. Очевидно, что вариации на эту тему бесконечны.
Глава 3. Пара и семья в шизофреническом взаимодействии
53
нов группы вести себя описанным выше образом? Возможно, это страх потерять близких людей, остаться одиноким и лишенным поддержки в мире, кажущемся враждебным и опасным? Но действительно ли они боятся этих вещей или они только демонстрируют нам, что боятся?
Страх имеет еще один источник - спесь, которая не является предикатом в традиционном смысле (то есть психическим качеством, внутренне присущем индивиду), а понимается как функция такого типа отношений, когда симметрия увеличивает спесь, а спесь - симметрию. По этой самой причине игра не должна заканчиваться. Каждый надеется, что однажды он выиграет. Очень важно, чтобы вся команда оставалась в игре. Состояние тревоги присутствует постоянно -уход любого из игроков воспринимается как большая опасность. Сможет ли игра продолжиться? Все силы направляются на поддержание и продолжение игры, и любые средства хороши, если они могут удержать игроков и стимулировать их большую вовлеченность в игру.
Репертуар ходов обширен. Существует только одно правило игры: «все средства хороши«. Абсолютно все может найти применение - эротизм, инцест, супружеская неверность, враждебность, нежная снисходительность, зависимость, независимость, скука (по отношению к игре), интерес (где-нибудь на стороне) и т. д. Этому бесконечному множеству ходов помогают так называемые расстройства мышления, столь полезные для создания дымовой завесы для наблюдателя и искусно имитирующие метакоммуника-цию, разрешение любых головоломок, прояснение любых тупиковых проблем.
Первое подозрение в существовании такой баррикады ходов и маневров возникло у нас после того, как мы неоднократно наблюдали одни и те же постоянные паттерны взаимодействия у родителей подростков-шизофреников.
Очень часто партнеры используют маневры, которые кажутся совершенно противоположными. Один демонстрирует, что готов прекратить отношения: он независим, нонконформист, не боится нового опыта и готов при необходимости начать новую жизнь. У него разнообразные интересы, много друзей и возможностей, хотя
54
Часть вторая
на сегодняшний день он изнеможден, истощен и находится на последнем издыхании. Другой член пары, всегда с тысячами возражений, демонстрирует себя как стабильного партнера, готового отречься от всего и целиком посвятить себя браку, глубоко любящего4 и неспособного перенести потерю супруга.
Наблюдатель легко может поддаться впечатлению, что первый из двух партнеров на самом деле более автономен и что у него действительно есть намерение уйти. Однако и здесь подобное «намерение» представляет собой всего лишь ход. Угроза ухода приводит к тому, что другой партнер оказывается пригвожден к игровой доске; потенциальный «беглец», кроме того, влияет на поведение прочих членов группы: они начинают вести себя так, чтобы предотвратить его бегство. Таким образом, круг замыкается и «беглец» вынужден остаться.
Оба партнера, как «убегающий», так и «стабильный», одинаково не способны расстаться. Они участвуют в одной и той же игре и объединены одним и тем же страхом: потерять другого как партнера по игре.
Работа с парами, вовлеченными в шизофреническое взаимодействие, привела нас к основополагающей гипотезе, что в основе неверной познавательной установки таких пар, спрятанной за тем, что они демонстрируют, лежит спесь, то есть скрытое предубеждение каждого из них, что рано или поздно он будет способен добиться одностороннего контроля над определением взаимоотношений.
Ошибочность этого предубеждения совершенно очевидна, так как оно базируется на неверной эпистемологии, присущей линейной лингвистической обусловленности. На самом деле никто не может обладать линейным контролем над взаимодействием, которое, по определению, циркулярно. Если один из партнеров не принимает тот факт, что его позиция во взаимоотношениях определяется как дополнительная, он всегда может сигнализировать другому на коммуникативном метауровне, что превосходство того им не признается.
В данном случае (но только ли в данном?) это любовь скорее не к партнеру, а к типу интеракции с ним.
Глава 3. Пара и семья в шизофреническом взаимодействии
55
Это положение можно пояснить примером из области этологии. В схватке между двумя волками более слабый сигнализирует о своей капитуляции, опрокидываясь на спину и подставляя незащищенное горло своему противнику. Победитель принимает этот знак поражения, прекращая свое агрессивное поведение5. Таким образом, взаимодействие между двумя волками заканчивается вполне однозначно: совершенно ясно, кто победитель, а кто побежденный, и стая саморегулируется в соответствии с этим результатом.
Попробуйте вообразить, что бы произошло с волками как биологическим видом, если бы проигравший затем подавал победителю новый сигнал (как это часто случается в парах, находящихся в шизофреническом взаимодействии: «Мы должны попробовать еще раз... Возможно, если мы попробуем еще раз...кто знает?»), что на самом деле тот не победил, поскольку те знаки, которые он интерпретировал как капитуляцию, на самом деле вовсе не были таковыми. Фактически же обязательным условием шизофренической игры, которая присуща исключительно человеческим существам, является отсутствие настоящего победителя и побежденного, поскольку позиции в этой игре всегда либо псевдодополнительны, либо псевдосим-метричны.
Следовательно, игра такого рода не может быть завершена, так как результат всегда будет неокончательным:
Говоря о резком переходе волка, получающего от своего противника знаки капитуляции, от симметричной позиции к дополнительной, Конрад Лоренц выдвинул гипотезу, что эти знаки капитуляции вызывают особый эффект торможения. Бейтсон же, напротив, предположил существование антитетических кодов, симметричного и дополнительного, которые могут быть представлены двумя противоположными состояниями центральной нервной системы. В таком случае смена симметричной позиции на дополнительную являлась бы не результатом торможения, а своего рода глобальным переключением в противоположное психическое состояние. Однако возникает вопрос: как охарактеризовать в отношении функций центральной нервной системы то хроническое состояние встревоженности, которое можно наблюдать у членов семьи, включенной в шизофреническое взаимодействие?
56
Часть вторая
победитель, возможно, проиграл, побежденный, возможно, выиграл и т. д.; вызов всегда остается в силе. Каждый стремится постоянно провоцировать своего противника с помощью набора тактик, которые по мере накопления опыта становятся все более изощренными.
Искусная комбинация депрессии и изнеможения: «Я чувствую себя истощенным, нелюбимым; сделай что-нибудь, чтобы оживить это игру.»
Проявление скуки и отстраненности: «Думаешь, ты можешь достать меня? Так меня здесь нет, я далеко отсюда».
Отчаянный зов о помощи с финальным резюме:
«Как жаль! Я так хотел, чтобы ты мне помогла, но в этот раз ты не смогла этого сделать. Ну что ж, попытайся еще, быть может, в следующий раз...»
И это только некоторые из огромного множества тактик, используемых в шизофренической игре под названием: «Ты победишь, но не сейчас».
В контексте того, о чем мы говорили выше в этой главе, именно такой способ коммуникации, как двойное послание, впервые описанный Бейтсоном и его сотрудниками и наиболее часто встречающийся в семьях, включенных в шизофреническое взаимодействие, вполне подходит для передачи и поддержания тех требований, которые не могут быть ни удовлетворены, ни отклонены. Коротко такой способ коммуникации может быть описан следующим образом: на вербальном уровне дается предписание, которое на другом уровне (обычно невербальном) дисквалифицируется; одновременно дается другое сообщение о том, что запрещено делать комментарии, то есть метакоммуницировать по поводу неконгруэнтности предписаний на двух уровнях; наконец, сообщается, что покидать поле игры также запрещено.
Очевидно, что такой маневр не позволяет человеку, получающему предписание, принять дополнительную позицию (последовать предписанию), так как не ясно, что именно он должен для этого делать.
В то же самое время он не может занять и симметричную позицию, то есть позицию неповиновения, так как опять же невозможно понять, каково на самом деле предписание, против чего бунтовать. По нашему мнению,
Глава 3. Пара и семья в шизофреническом взаимодействии
57
оба запрета, - как на метакоммуникацию, так и на выход из игры, -уже имплицитно предполагают невозможность занять определенную позицию во взаимоотношениях. На самом деле, только хорошо определенная позиция позволяет использовать метакоммуникацию или выход из игры, иначе говоря, переопределение взаимоотношений. Переопределить взаимоотношения можно только в том случае, если прежде они были четко определены.
Однако в ситуации двойного послания реципиент вынужден находиться все время настороже и в состоянии тревоги до тех пор, пока не сможет найти третий ответ, который не связан ни с симметричной, ни с дополнительной позицией. У него нет иного выхода, кроме как предложить противнику аналогичную шараду.
В более поздней публикации Бейтсона «Кибернетика "Я": Теория Алкоголизма» (1972) мы обнаружили много точек соприкосновения с нашими выводами. В этой работе позиция Бейтсона близка к позиции, занятой по отношению к алкоголизму Анонимными Алкоголиками (далее - А. А.), он показывает, что первый шаг алкоголика к излечению состоит в четком и определенном признании себя бессильным перед лицом противника - бутылки.
По нашему мнению, алкоголик перенес на бутылку провокационный вызов, всегда присутствовавший в его системе взаимодействий. Этот вызов определенным образом сродни тому, что мы обнаружили в семьях, включенных в шизофреническое взаимодействие. Это - спесь: притязание на успех, на то, чтобы в один прекрасный день оказаться сильнее бутылки, победить ее, быть в состоянии выпить лишь один глоток, не нуждаясь в опустошении всего стакана6.
Но и здесь алкоголик, что бы он ни делал, связан двойным посланием. Если он не пьет, победил ли он на самом деле? Или на самом деле он проиграл, так как уклонился
Можно предположить, что игроки, прикованные к карточному столу, принадлежат к такого же рода трансактным системам. Гений Достоевского, как это можно видеть в его романах, позволяет ему с удивительным интуитивным прозрением проникать в глубины этой динамики.
58
Часть третья
от провокации? Следовательно, ему надо попытаться еще раз, для того чтобы убедиться, что он «может». Но если он сорвется в запой, то проиграет ли он на самом деле? Или скорее выиграет, потому что он смог бросить вызов бутылке и остаться живым? В общем-то он мог бы не пить вовсе или выпить больше...
Как же в процессе контакта с А. А. алкоголик приходит к тому, чтобы принять четкую дополнительную позицию vis a vis с бутылкой?
Согласно Бейтсону, философия А. А. состоит в том, что алкоголику можно помочь только тогда, когда он достиг самого дна, точки, в которой попросил о помощи. Только тогда он может принять унизительный приговор А. А.: однажды алкоголик всегда алкоголик.
Если он еще не дошел до состояния, в котором может принять такое определение, он возвращается к своей симметричной с бутылкой позиции, выпивая и воздерживаясь, бросая вызов и капитулируя; играя со смертью, пока не будет вынужден признать поражение и обратиться за помощью.
Категорическое заявление, что алкоголик должен достичь дна, прежде чем обратиться за помощью, и, тем самым, явное предписание ему продолжать пить мы можем рассматривать как фундаментальный вызов алкоголику со стороны А. А., имеющий целью изменить его. На этот раз алкоголик должен мериться силами с А. А., чтобы продемонстрировать неоправданность унизительного приговора. У него есть только один путь, чтобы преуспеть в этом: не быть больше алкоголиком. Таким образом, он попадает под четкое определение, данное ему А. А.: однажды алкоголик всегда алкоголик. Он принимает дополнительную позицию в отношениях с бутылкой для того, чтобы быть симметричным к этому определению (отвергать его).
Терапевтический парадокс состоит в том, что алкоголик вынужден занять следующую позицию: «Чтобы показать вам (А. А.), что вы не правы, в том смысле, что я не всегда буду алкоголиком, как вы говорите, я плюю на бутылку. Если вам угодно, можете говорить, что она сильнее, чем я, мне все равно. Главное для меня - показать вам, что я не то, что вы обо мне говорите: я не вечный алкоголик».
Отправлено: 26.11.14 11:33. Заголовок: Продолжение книги. ..
Продолжение книги.
"59
Игра с А. А. стала гораздо увлекательней, чем игра с бутылкой, тем более, что люди, пытающиеся дать алкоголику это однозначное определение, называют себя бывшими алкоголиками, парадоксально отрицая таким образом окончательность приговора.
И как же мы отвечаем на вопрос, поставленный Бейт-соном в конце его работы: «Всегда ли дополнительность в чем-то лучше симметрии?» Мы согласны с Бейтсоном в том, что симметричное поведение индивида по отношению к трансцендентной ему большой системе всегда является ошибкой. Но если речь идет об отношениях между индивидами, то нельзя говорить о преимуществе симметрии или дополнительности, так как и то, и другое - неотъемлемые функции отношений. Межличностные отношения, чтобы не быть психотическими, должны быть определены абсолютно четко и ясно. Именно это, как мы видели, запрещено в шизофреническом взаимодействии.
Глава 4. Идентифицированный пациент
Как мы можем объяснить поведенческий акт, реализуемый в процессе той особой парадоксальной игры, которая характеризует семью с шизофреническими взаимоотношениями?
Он представляет собой не что иное, как маневр, используемый одним из членов группы, один из множества маневров, прагматическим эффектом которых является подкрепление и дальнейшее продолжение игры.
Это парадоксальная игра, абсолютно уникальная. Ее содержанием является состязание, нечто вроде нелепого покера, где каждый игрок полон решимости выиграть любой ценой и тем не менее ограничивается лишь наблюдением за движениями и выражением лица партнеров, сдерживаемый негласным и всеми участниками разделяемым запретом на то, чтобы просто раз и навсегда выложить карты на стол.
Это абсурдная игра, в которой игроки намереваются одержать победу, доминировать над другими участниками при том, что главное правило игры запрещает в равной степени как достигать превосходства, так и - напротив - уступать и терпеть поражение. Более того, это игра, которая позволяет и даже поощряет каждого игрока (обязательно каждого, чтобы никому не пришло в голову сдаться) верить в то, что он выигрывает, при условии, что это остается его большим секретом.
Это бесконечная игра, ибо каждый партнер, руководимый спесивой уверенностью - «Пока я продолжаю играть, у меня есть шанс победить» - вынужден, невероятно напрягаясь, делать все новые и новые попытки.
Это состязание подобно тому, которое происходит между алкоголиком и бутылкой, но с тем существенным отличием, что бутылка - это объект, она всегда рядом, она не может делать контрходы или покинуть игровое поле. Алкоголик всегда может повторить вызов и начать
Глава 4. Идентифицированный пациент
61
игру сначала, так как бутылка остается на своем месте и никуда не исчезает. Она не может выглядеть раздраженной или скучающей в процессе игры, и, что самое важное, она не может выражать угрозы, что готова прекратить или изменить игру.
Однако взаимодействия между живыми существами носят циркулярный характер. Каждый может отвечать на вызов вызовом, на ход - контрходом. Один игрок может ясно демонстрировать, что он сыт по горло, до смерти устал от того, что другиеие делают все, что в их силах, и что он собирается выйти из взаимодействия. Эта угроза, которая кажется особенно реальной на фоне общего страха окончания игры, иногда может выглядеть настолько правдоподобно, что способна спровоцировать одного из соперников на еще более мощный ход, на сообщение, что отношения стали настолько неудовлетворительными, что он фактически уже вышел из них. Хотя физически он все еще здесь, он уже другой, отдаленный, отчужденный.
Такая метаморфоза1 одного из членов группы несет послание: текущие отношения более непригодны, нужны перемены.
Но кто должен измениться? Конечно, другие\ Как они должны измениться? Это так просто: им следует не быть теми, кто они есть1.
То есть идентифицированный пациент как бы говорит: «Только если б вы были иными, чем вы есть, я мог бы стать не тем, кем являюсь, а тем, кем должен был бы быть. Чтобы мне помочь, вы не должны ничего предпринимать, потому что это все равно не поможет. Для того, чтобы на самом деле помочь мне, вам просто следует бытьтеыи, кем вы должны были бы быть».
Таким образом, мы можем сформулировать шизофреническое послание: «Я не имею в виду, что тебе следует делать нечто другое. Тебе следует быть другим. Только тогда ты сможешь помочь мне быть тем, кем я не являюсь, но мог бы быть, будь ты не тем, кто ты есть».
1 Этот феномен весьма драматично описан в рассказе Кафки «Превращение».
62
Часть вторая
В таком виде является нам гений шизофреника, ставшего мастером акробатических прыжков с одного логического уровня на другой, меняющего уровень логических построений и сигнализирующего при этом, что на самом деле он остался на прежнем уровне; подобно Христу2, совершающему окончательный и величайший прыжок из класса деяний в класс всех классов, имя которому - бытие.
Следовательно, шизофреническое послание обостряет парадокс до крайности, возводя невозможность в абсолют посредством замещения глагола делать на глагол быть. Давайте вернемся на минуту назад, чтобы увидеть, как шизофреник впервые научился манипулировать и путать категории действия и бытия.
Согласно наблюдениям Хейли, в семьях с шизофреническими взаимоотношениями каждый их член не только постоянно оказывается в ситуации, когда он вынужден иметь дело с противоречащими друг другу уровнями получаемых сообщений, но также обнаруживает, что его ответы неизменно квалифицируются как «ошибочные» или, точнее, «не совсем правильные».
Таким образом, если один член семьи говорит что-то, всегда найдется другой член семьи, который даст ему понять, что то, что он говорит, не совсем то, что он должен был сказать, что ему следовало бы сказать это иначе. Если он пытается кому-то помочь, то получает сообщение, что он делает это недостаточно часто или недостаточно хорошо, другими словами, что он вообще никак не помог. Если он выдвигает какое-то предложение, то кто-то другой немедленно выражает сомнение в его праве делать это. В то же время, если он не высказывает предложений, ему тут же дают понять, что у него нет права полагаться на решения других людей.
Иными словами, каждый в такой семье всегда переживает, что он ни разу не сделал что-то правильно, при том что ему никогда не было открыто сказано, что ему следует делать, чтобы его действие было правильным.
«Аврааму, вашему отцу, выпало счастье видеть мой день: он видел его и остался доволен». Евреи протестовали: «Тебе еще нет пятидесяти. Как мог ты видеть Авраама?» Иисус сказал: «Истинно говорю вам, еще до того, как Авраам был рожден, я есть».
Глава 4. Идентифицированный пациент
63
Теперь мы можем понять, как человек в таком обучающем контексте, где невозможно даже подумать об уходе из игры, находит для себя выход в суперпарадоксе: «Дело не в том, что ты не делаешь то, что тебе следует делать, а в том, что ты не тот, кем тебе следует быть» (причем вопрос «Кем мне следует быть?», остается столь же смутным и неопределенным, как и вопрос «Что я должен делать?»).
Из общей теории систем и кибернетики мы знаем, что механизм самокоррекции, поддерживающий гомео-стаз системы, - это механизм отрицательной обратной связи. По-видимому, шизофреническое поведение представляет собой чрезвычайно мощную обратную связь, дополнительно питаемую его парадоксальностью. Когда один из членов семьи делает слишком правдоподобный ход, показывающий, что он намеревается совершить что-то иное, чем прежде, он получает ответ, еще больше похожий на правду: «Хм... я уже другой, но это не зависит от моей воли; возможно, на меня влияет нечто мистическое, что делает меня другим. Я ничего не могу с этим поделать. Но, возможно, я другой, потому что ты не другой, но если ты попробуешь быть другим...» Такое послание, такой призыв, такое заклинание об изменении, являющееся проявлением шизофренического поведения, столь правдоподобно, что оно кого угодно может убедить в своей реальности. Но нам не дано знать, на самом ли деле человек, демонстрирующий такое шизофреническое поведение, призывает к изменениям?
В рамках системной эпистемологии это неразрешимо. Любое заявление о «реальности» или «нереальности» - всего лишь иллюзия альтернатив. Все, что мы можем наблюдать и верифицировать - это прагматический эффект: кто-то показывает, что он призывает к изменениям; результат этого послания - отсутствие изменений.
В литературе по этому вопросу говорится, что в жестко контролируемых системах, таких, как семьи, один из членов которых болен шизофренией, любая перемена воспринимается как угроза. Здесь имеются в виду настойчивые требования изменений, поступающие в семью как снаружи (социальные, политические или культурные требования), так и изнутри (рождение, смерть или переезд
64
Часть вторая
одного из членов семьи, подростковый кризис ребенка и т. д.)- Система реагирует на такие перемены негативно, повышая уровень собственной ригидности.
Наш собственный опыт в работе с такими семьями показывает, что даже реальные и конкретные изменения, насажденные извне или произведенные изнутри, утилизируются текущей семейной игрой. Неся с собой новые угрозы продолжению игры, они тем самым приводят к ее прагматическому усилению.
В двух семьях, проходивших лечение в нашем институте, нарастание хронической и латентной угрозы тотального срыва обоих родителей (в одном из случаев эта угроза усиливалась физическим коллапсом «истощенной» матери) совпало по времени с помолвкой одного из сыновей. Перед этими семьями возникла задача перераспределения ролей в игре, формирования новых коалиций и осуществления различных контрдействий, гарантирующих продолжение игры. Верность игре различных членов семьи была в этих двух случаях столь велика, что привела к необходимости появления шизофренического поведения у одного из детей.
Подобные результаты продолжения игры мы можем наблюдать и в других семьях, имеющих ребенка на стадии подросткового кризиса. Если возникают подростковые изменения или, точнее, если им позволяют проявиться определенным образом, система немедленно принимается реорганизовывать игру в соответствии с новой ситуацией. Иногда все признаки «сумасшедшего тинэйджера» начинает демонстрировать второй ребенок, обеспечивая таким образом продолжение игры ad infinitum3.
При работе с двумя семьями, вовлеченными в шизофреническое взаимодействие, мы столкнулись со следующим феноменом: как только у одного из детей появлялись первые признаки подросткового кризиса, его сестра быстро прибавляла в весе и становилась безобразно толстой, дополненную подростковыми фантазиями о социальном успехе. В этих фантазия успех был столь грандиозен и фантастичен, что учитывая ее внешность, им суждено было оставаться только фантазиями и таким образом status quo был гарантирован.
Глава 4. Идентифицированный пациент
65
При таком рассмотрении ходами в игре мы считаем даже поведение, достаточно типичное для подросткового кризиса, которое проявляется у того члена семьи, который позже демонстрирует шизофреническое поведение. Следуя логике линейной модели, часто говорят, что родители пациента настойчиво противостояли его автономии, а у пациента, в свою очередь, были большие сложности с достижением автономии из-за его архаичного Супер-Эго, которое запрещало его автономию. Если в работе с семьей мы принимаем системную циркулярную методологию, то мы способны увидеть: то, чему повинуется каждый, - не что иное, как правила игры, а игра поддерживает себя через угрозы и контругрозы, самая мощная из которых - угроза выхода из игры одного из ее участников.
В группе, в которой смысл всех манифестаций состоит в поддержании самой игры и увековечивающих ее атрибутов, даже такой ход, как проявление юношеской автономии, вызовет ожидаемый прагматический эффект «смыкания рядов», то есть активизацию разнообразных негативных обратных связей, которые будут ставить препоны на пути развития юноши или девушки.
Когда эти обратные связи начинают действовать, мы видим реакцию подростка в форме психотического поведения. Если в этой ситуации терапевт наивно посоветует
Семьи с тучными детьми довольно сложно мотивировать на терапию, так как полнота не опасна для жизни и не вызывает чувства вины. Легко можно обратиться к диетологу или эндокринологу, так зачем же обременять себя терапией? Что касается низкокалорийной диеты, здесь мы можем наблюдать две тенденции: со стороны тучной пациентки - регулярное непостоянство в соблюдении диеты, а со стороны семьи непоследовательное поведение: они критикуют пациентку за «недостаток воли» и в то же время дают ей больше карманных денег и набивают кухню сладостями. Эти наблюдения, хотя и немногочисленные, подтверждают наблюдения, сделанные Хильдой Бруч (1957) во время индивидуальной терапии тучных младших детей в семье, у которых она часто обнаруживала нарушения мышления и коммуникации по шизофреническому типу.
3-4608
66
Часть вторая
родителям дать подростку больше свободы действий, не притеснять его и попытаться поддерживать в его поведении позитивные элементы подросткового протеста, то мы немедленно станем свидетелями объединения семьи ради тотальной дисквалификации подобного совета. Родители придут на следующий прием подавленными и враждебными и заявят что-нибудь вроде того, что, хотя они и так никогда не опекали своего ребенка чересчур, все же последовали совету терапевта, но никакого результата не достигли. И подросток на приеме будет готов заново открыть игру с терапевтом: «В любом случае сейчас уже слишком поздно. Что-то непонятное захватило и мучит меня. Я действительно хочу сделать что-нибудь, но не могу».
В строго циркулярной и системной перспективе любая пунктуация - «до» и «после», «причина» и «следствие» - может быть только условной. Чтобы объяснить это, обратимся к случаю одной семьи из трех человек.
В то время, когда у Джанни, сына, появились признаки подростковых изменений, его отец переживал период серьезных трудностей в своей работе. Легко раздражимый, потерявший аппетит и сбавивший в весе, он демонстрировал признаки депрессии. Мать, много лет назад прекратившая отношения со своими родителями из-за того, что они не одобряли ее брак, стала предпринимать попытки воссоединения с ними. Она начала часто видеться с матерью и сестрой и выглядела весьма утешенной этими визитами, которые часто заканчивались ее ночевками в родительском доме. Она стала повторять критические замечания, которые сестра отпускала в адрес ее мужа. Сестра недавно развелась, выглядела помолодевшей и строила массу планов. Отношение матери к Джанни стало меняться - она выказывала меньший интерес к его делам, а также рассеянность и легкую скуку. Она проводила много времени в разговорах по телефону, но когда неожиданно появлялись ее муж или Джанни, она туг же вешала трубку.
После нескольких месяцев такой жизни у Джанни стали проявляться признаки психотического поведения. Его мать полностью сосредоточилась на доме, чтобы посвятить себя заботам о сыне. Здоровье отца, также озабоченного состоянием сына, улучшилось, и он смог
Глава 4. Идентифицированный пациент
67
вернуться к работе. «Я должен много работать, чтобы оплачивать громадные счета за лечение Джанни».
Мы можем попытаться понять, кто именно сделал первый ход в этой игре. Джанни, который своими подростковыми выходками угрожающие намекал матери: «Если ты оставишь меня ради своей семьи, я оставлю тебя»? Или мать, которая угрожала мужу, заново открыв для себя родительскую семью, которая, как она убедилась, была права в своем неодобрении ее брака с таким ничтожеством, как он, и которая угрожала сыну вновь обретенным утешением в своих восстановленных и наполненных привязанностью семейных отношениях и внезапным равнодушием к нему? Отец, который угрожал жене и сыну, демонстрируя, что он на грани нервного истощения и банкротства («Если ты оставишь меня, я погибну, и что ты тогда будешь делать»)?
Приложив немало усилий, пройдя через множество ошибок и разочарований, мы шаг за шагом постепенно подошли к пониманию: чтобы понять игру, мы должны заставить себя смотреть на все семейные дела лишь как на прагматический результат определенных ходов, каждый из которых в свою очередь провоцирует обязательный контрход4, необходимый для поддержания и продолжения игры.
По мере того, как мы постепенно, преодолевая обыденные установки, старались рассматривать проявления враждебности, нежности, холодности, депрессии, слабости, привязанности, страдания, бесстрастности, смущения, запроса о помощи и т. п. просто как ходы в семейной игре, мы начинали относиться к призыву об изменении идентифицированного пациента всего лишь как к наиболее впечатляющему ходу в игре, столь правдоподобному, что он кажется почти «реальностью».
Чтобы быть точными, контрходами следует называть только то, что доступно наблюдению «здесь и сейчас» в любой системе, включая терапевтическую. По сути, даже действия терапевтов являются контрходами в ответ на действия, предпринимаемые семьей во время лечения. Согласно кибернетической модели, на каждого члена системы влияет как поведение других членов системы, так и его собственное прежнее поведение.
68
Часть вторая
Это мощный парадокс, не оставляющий путей для отступления и загоняющий в ловушку всех членов семьи.
Автор хода, идентифицированный пациент, попадает в западню точно так же, как и другие - в западню ошибочной эпистемологии линейной модели, иначе говоря, ложного убеждения, что он руководит системой и имеет власть над ней. Но на самом деле он лишь один из рабов игры, обеспечивающий ее продолжение тем, что инициирует новую парадоксальную эскалацию в направлении линейной псевдовласти. Точнее говоря, новая эскалация начинается с взаимодействия псевдовласти шизофреника и псевдовласти тех, кто объявляет себя виновными или ответственными за его состояние. Кто обладает большими возможностями в попытке определить отношения, которые определены как неопределимые? Шизофреник? Или тот, кто его таким сделал?
Открытием того, что декларация вины представляет собой не что иное, как очередной ход, способствующий скрытой эскалации власти в системе, мы особенно обязаны семьям с детьми-психотиками.
Эти дети не выказывали нам особой благодарности, когда мы говорили им, насколько чутки и благородны они были, идя навстречу тому, что, на их взгляд, было необходимо их семье, при том что их никто об этом не просил. Один из детей, шести лет, отреагировал на такую «похвалу», бросившись на терапевта и расцарапав ему лицо. Другой ребенок, семи лет, ответил ударом, след от которого был виден и много дней спустя. Надо отметить, что эти дети никогда ранее не демонстрировали агрессивного поведения на сеансах.
Поскольку они не сознавали циркулярного характера игры, они ошибочно верили, что являются инициаторами правил и имеют полную власть над системой. Тут на них оказывали влияние позиции других членов семьи, объявивших себя бессильными перед лицом такой психотической власти, но в то же время подталкивающих эскалацию псевдовласти посредством объявления себя некоторым образом ответственными за психоз. Мы не раз наблюдали, что декларации собственной вины матерью ребенка-психотика («Я никогда не принимала его... Я не была достаточно
Глава 4. Идентифицированный пациент
69
зрелой... Я терпеть его не могла... Я должна была быть другой... Мне следовало любить и принимать его...»), поощряемые ошибочной причинной эпистемологией большинства психиатров и психологов, являются не более чем симметричными ходами, служащими для увековечения шизофренической игры и для достижения скрытой симметрии между членами семьи.
Более того, нам удалось заметить удивительный феномен: ни одна из наблюдаемых нами матерей детей-психотиков ни за что не захотела принять наше спокойное утверждение, что ее ребенок не является ничьей жертвой, что он спонтанно, без того, чтобы его об этом просили, великодушно принес себя в жертву, чтобы помочь другим в том, что, как он предполагал, соответствовало их глубинным потребностям5. Мать немедленно дисквалифицирует любое заявление такого рода, пытается заново завоевать свою симметричную позицию (в отношении ребенка и терапевта), переопределяя себя как «виновную» мать.
Такого рода обратные связи вначале приводили нас в замешательство. Мы наивно ожидали выражений благодарности и облегчения, а вместо того опять столкнулись со своей ограниченностью и недостатком системного видения. А отец, где его место? А скрытая и гипертрофированная симметрия пары? Ведь «отсутствующий» отец и «гиперопекающая и патогенная» мать всегда найдут способ переброситься обвинениями во имя поддержания эскалации неразрешимости.
Таким образом, каждый остается в игре, будь он ошибочно убежден в собственной власти либо в собственной вине, играя роль как жертвы, так и соучастника. Если «шизофреник» временно помещен в медицинское учреждение, он все равно остается в игре, ходы и контрходы осуществляются посредством искусной манипуляции визитами,
Как мы увидим в последующих главах, подобная декларация представляет собой достаточно вольное видоизменение пунктуации взаимодействия, которое используется терапевтами в качестве тактического приема, направленного на инициирование полного изменения семейной модели в системном направлении.
70
Часть вторая
выписками из стационара и повторным стационированием. Иногда игра может быть возвращена на ее допсихотический уровень. Если этого не удается добиться, семья постепенно может приспособиться к игре в отсутствие «шизофреника», делегировав его навечно в соответствующее учреждение. Но к этому моменту, когда спесивость гипертрофирована до крайности, игра уже поглотила его всего целиком, без остатка. Он верит, что он сделал последний ход, ему принадлежит власть: он единственный, кто требует изменений, но никто не может его изменить.
Если вместо традиционного психиатрического учреждения пациент помещается в среду психотерапевтического сообщества, которое является великодушным, свободомыслящим и изо всех сил стремится изменить его, в этом случае мы видим, как та же игра начинается вновь, игра, в которой симметрия стимулирует спесь, а спесь симметрию. Глубоко укорененная склонность к симметричной позиции, которую мы видим в каждом человеке, в равной мере присуща и тому, кто желает изменить пациента. Кто имеет больше власти в определении отношений, которые определены как неопределимые? Шизофреник? Или те, кто верят, что могут изменить его, вплоть до того, что чувствуют вину, когда им это не удается? Или кто не помогает тем, кто верит, что может изменить его? И т. д., и т. д.
Таким образом, исходя из представлений о парадоксальной эскалации ложной убежденности во власти и ложной убеждености в виновности, мы можем реконструировать параметры, правила, коммуникационные модели, отрицаемые коалиции и секретные битвы, которые скрыто реорганизуют первоначальную семейную игру."
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 3
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума